Оспищев Евгений Лукич

(05.01.1925 – 04.05.1981г.г.)

Биография

2005г

Станица Кисляковская, в которой я родился 5 января 1925 года, не отличалась чем-либо от других станиц Краснодарского края. Мазанные беленькие домики, тенистые сады, в которых летом и осенью ветки ломились от изобилия на них яблок и жерделей. Их было так много, что приходилось в саду рыть ямы и закапывать в них «излишки» урожая. Недалеко от нашего дома была речушка, в которой было много мелкой рыбы и раков. Мне с друзьями, такими же босоногими, как и я, доставляло большое удовольствие часами просиживать с удочкой или ловить раков. Эту страсть к рыбной ловле я пронес через всю свою жизнь.

В семье я был шестым ребенком, самым младшим, и разница со старшим братом и сестрой была такова, что они годились мне в отцы и матери, и отношение их ко мне было такое же, как и родителей.

Отец мой, Оспищев Лука Емельянович был родом из крестьян и сам до 1928 года был

крестьянином, а потом служащим в конторе.

Отца я боялся, хотя он никогда меня не бил и даже не ругал, но он так мог сказать и посмотреть, что мурашки по коже начинали бегать. Он был немногословным и физически очень сильным человеком. Отец мог на скаку остановить лошадь или за рога уложить быка на землю. Как все крестьяне, он очень любил домашних животных, но не только потому, что они были основным доходом большой семьи, он их любил за их красоту и считал, что это очень умные создания. Только на нашем дворе кроме коровы, свиньи, кур, индюков, гусей и уток

грациозно ходил павлин, а рядом с коровой и лошадью прогуливалась верблюдица – красавица. За ней отец ухаживал с особой любовью.

Мама моя, Оспищева Ксения Михайловна, вела домашнее хозяйство. Дома всегда было чисто, всегда была еда. Дети как могли ей помогали, старшие опекали младших. Меня, как самого маленького, баловали, и я, понимая это, пользовался своим преимуществом. Когда я выходил гулять на улицу, на меня всегда надевали чистую рубашку, а когда я возвращался, она почему-то была чернее ночи, и я чувствовал себя в ней очень комфортно. Особенно я не любил новых рубах и всегда сопротивлялся их одевать. Однако, когда все-таки на меня ее напяливали, выйдя за ворота, я набирал горсть песка и пыли и размазывал их по груди рубашки и она уже становилась не новой и мне было очень удобно.

Напроказив, я залезал под кровать, считая, что это самое надежное место, и никто меня там не найдет. Однако, мама с помощью бельевой веревки, умудрялась выудить меня оттуда и наказать. Порой было больно, но я не боялся, матери так, как боялся отца.

Мои родители считали, что главное, дать своим детям образование, и они сделали для этого все возможное. Матвей, Мария и Григорий окончили педагогическое училище, Петр – техникум лесного хозяйства, Аня окончила кулинарный техникум, а я - Курский электромеханический техникум, но это уже после войны.

В начале 30-х годов в Краснодарском крае были неурожайные годы, начался голод. Люди пухли и умирали на улицах. Всю скотину забили, так как кормить ее было нечем. Не было хлеба.

В 1932 году родители приняли решение переехать к старшему сыну Матвею в город Курск. Так я оказался в Курске, и в 1933 году пошел в первый класс, мне было восемь лет (школа № 9). Учился я прилежно, никаких хлопот родителям не доставлял.

Начав заниматься 1 сентября в 8 классе, все мы, естественно, должны были заниматься в каких-либо кружках. Это было, в то время как закон. С 1938 года я занимался в драматическом кружке (школа № 9, г. Курска), и очень увлекся этими занятиями.

Руководил кружком артист Курского драматического театра Николай Владимирович Крылов. Впоследствии меня отправили в драмкружок при доме офицеров, где руководил драмкружком заслуженный деятель искусств Маныкин- Неструев Владимир Александрович. Там были такие воспитанники, как ныне

заслуженный артист республики Владимир Бортко, (простите, отчество в то время нас не интересовало), М. Смиренина, впоследствии артистка Курского драматического театра.

В доме пионеров, в драмкружке была девушка Галя Умнова, которая играла в пьесе "Без вины виноватые" - Островского, роль Кручининой. При постановке этой пьесы (взрослые) зрители плакали. Кстати роль Незнамова в этой пьесе играл Владимир Бортко, тогда еще школьник школы №4 г. Курска.

Были еще в драмкружке дома пионеров такие, я бы сказал, выдающиеся личности, как Поцелуев, впоследствии артист облдрамтеатра и его жена, (к сожалению, ни имени, ни отчества, ни фамилии не помню). Но они вложили немалую лепту в развитие драматического искусства.

И вот наступил 1941 год.

Все почувствовали, что пахнет войной, Я не столько почувствовал, сколько мне передались чувства взрослых. И я решил готовить себя к военному делу. В то время в г. Курске очень начала развиваться подготовка молодежи к службе в армии. Работали при школах стрелковые кружки, кружки по подготовке на значок "Готов к труду и обороне", "Ворошиловский стрелок" и т.п.

Я ушел в кавалерийскую школу Осовиахима, которую возглавлял некто Чепелев (и, о. не помню).

Вот здесь нам доставалось, это не драмкружок. Вначале обучал нас инструктор Поляков. Но это было для меня, как говорят, « семечки». Он при мне никогда не садился на лошадь , и по моему даже боялся лошадей. А вот когда я попал к инструктору Данилову Г.А., я почувствовал что такое кавалерия.

Данилов всегда посреди манежа разъезжал на самой лучшей и резвой лошади (кобыла Милая) и личным примером показывал нам, как нужно брать препятствия или держать " посадку". Но если кто побаивался препятствий, то, смотри, он этого терпеть не мог. Он прогонит тебя через все препятствия рядом с собой, на своей лошади, а если ты чуть-чуть струсил и задержал лошадь (а это бывало со многими) то он бичом (длинный кнут) так погонит лошадь, что та летит, как пуля. Не забывал он при этом всадника, которому бич более был нужен.

И вот 1941 год 22 июня. Мы были не призывного возраста, но военкомат знал, что мы наиболее подготовлены к военным действиям. Всех, кто подлежит призыву, естественно, взяли в армию. А сам Чепелев сумел сохранить школу с нами "пацанами" и эвакуировать в район Воронежа.

В пути к Воронежу было очень тяжело. Осень 1941 года была очень грязная. Мне пришлось вытаскивать заводную лошадь из ямы, куда она провалилась буквально по ноздри. Провозившись, сутки, мне с помощью местных жителей удалось извлечь лошадь из ямы. Ночевал я в заброшенной колхозной конюшне. Замерз как никогда ни до, ни после не мерз. Но меня бросили, и никто из кавшколы мне не помог. Я догнал школу через трое суток в Щиграх. И помогла мне в этом женщина (библиотекарь в Щрграх ни имени, ни фамилии не знал). А очень жаль, я бы сейчас стал перед ней на колени. Не подумайте превратно. Я был мальчишка (16 лет), а ей лет 25.

В Щиграх у нас отобрали всех лошадей. Всех призывного возраста взяли в армию, а нас разогнали. Идите куда хотите.

Естественно, я пошел в Курск, но дойти мне не удалось. В Беседино (нас было двое) нас взяли немцы и определили в концлагерь, располагавшийся в школе. Ни пить, ни есть не давали в течение 10 суток. Затем перегнали в Курск в «дальние парки» так назывались артиллерийские парки военного городка. Здесь мы жили в тех сараях, где раньше стояли орудия. Естественно, что ни о каком отоплении и речи идти не могло (конец ноября 1941 года). Жгли костры из досок, которые выламывали из пола. Каждое утро по заданию немцев мы выносили трупы, которые увозили на повозке, русских военнопленных. Жить было невозможно.

Я решил бежать. Я догадывался, что в Курске остался отец, которому не удалось эвакуироваться (ему было 60 лет). И я не ошибся, он был в Курске. Но когда я пришел, он был в таком состоянии, что мне стало страшно. Я был страшно голоден, но то, что я увидел, было, страшнее голода. Отец опух от голода. Нужно что-то делать! Надо жить. Взяли меня через три дня. Попал я на биржу труда. Учитывая мою приверженность к лошадям, меня определили на госконюшни, где я пробыл две недели. Ездить никуда не пришлось.

Зима 1941-42 годов была суровой: морозы ночами с ноября достигали 40-45°. Лошади таких морозов не выдерживали, немцы тоже. Я бросил эту работу и не появлялся больше. Никто меня не разыскивал, да и хорошо. Платили мне столько, что я за дневной заработок не мог, купить, стакан махорки не говоря уже о хлебе. Я все бросил и на работу не пошел. Боялся, что будут разыскивать. Но оказывается, что я никому не нужен. И я решил, что я раз не так уж нужен, и вы обойдетесь без меня, то я без вас тем более.

Я встретился с друзьями, которые, так же как и я, были голодными. И мы решили, доставать себе пишу. Напомню, что зима 1941-42г была очень суровой. Немцы (часовые) не выдерживали и прятались в домах (естественно, от своего начальства). Машины, накрытые брезентом, оставались на улице без присмотра. Вот здесь мы и "обзаводились".едой. Случалось, что прихватывали продуктов на неделю. Но мы знали, что хранить эти продукта дома - подобно смерти. Мы их хранили, на пустырях в снегу (благо снегу было, хоть отбавляй).

Были у нас на квартирах обыски, но они ничего не давали. Мы продолжали "работать" не на своей улице, а подальше и не повторяясь.

Но как говорят, сколько веревочку не вей, а конец будет. Нас нащупали, и представьте себе, не немцы, а свои, "родные соотечественники" Но прямых улик против нас не было, и мы все отрицали. Отделались мы довольно сильными побоями и подпиской о явке на биржу труда. На биржу мы, конечно, не пошли, но и стать на прежний путь уже было нельзя.

И я пристроился на базаре. Немчура тащила сюда все: и продукты и вещи, где-то награбленные или украденные. Но я и мои друзья не обольщались крадеными вещами, а вот продукты мы брали. И сами питались и людей кормили.

Немцев за продажу продуктов наказывали нещадно. Ну, а чтобы покупать у немцев ,- нужно иметь деньги, а их тоже надо добывать. Вот тут пришлось туго.

Пришлось добывать деньги. А где? - У них же! И мы узрели, что немцы очень беспечны. Приходит эдакий туз на базар, и у него за манжетою шинели торчат наши сотенные бумаги, целая пачка. И мы приспособились освобождать их от этого непомерного груза. Это не всегда кончалось спокойно. Наш опыт переняли другие и, естественно, кое-кто попался. Чем для них это кончилось, не знаю - очевидно, не просто внушением. Но носить деньги за манжетою шинели мы их отучили, хотя это было нам и не выгодно.

Так продолжалось до весны 1942 года. Весной 1942 года немцы начали вербовать молодежь для работы в Германии. Сулили нам все, что хочешь. Такие красочные плакаты, выпускали, что просто диву даешься. Какая кормежка!!! Мы же были голодные. Очень не много нашлось дураков, уехавших добровольно. Остальных начали отправлять принудительно. Попал под эту компанию и я. Но меня не прельщала эта поездка на заработки, и я начал изыскивать возможности остаться дома.

Для этого я должен был устроиться на работу.

Устроили меня (за литр коньяка) на молярную станцию бонификтором. До сих пор не знаю, что означает это слово. Но работа заключалась в следующем: я ездил на телеге по пыльным дорогам и собирал пыль. Затем эту пыль просеивал через сито, и смешивал с парижской зеленью, после чего отправлялся на болота, на реку. Там при помощи ручного барабана я рассеивал эту смесь по водным растениям. Как известно, парижская зелень-это сильнейший яд. Кончилось это тем, что эта смесь, попав на меня, так разъела мне пах, что я лежал и криком кричал, не говоря уже о ходьбе.

Пролежал я почти все лето 1942 года. Никто мною не интересовался и я, чуть-чуть поднявшись, пошел на малярийную станцию. Там я узнал, что меня давно уволили. Ни о каких больничных листах тогда и речи не было.

И вот я снова свободен, но, к сожалению, не на долго.

Я попал под облаву на Покровском базаре и был отконвоирован на биржу труда. Оттуда меня отправили на работу на Кривецкий мост. Мост был, взорван, и немцы решили, его восстановить. Работа была тяжелейшая. Но спасало нас то, что восстановлением моста занималась не воинская часть, а гражданская фирма. Работали там немцы, которые не подлежали службе в армии, в основном инвалиды войны и труда. Работали мы по 12-14 часов. Работа была тяжелейшая. Но оттуда не брали в Германию, и это до некоторой степени нас устраивало. Но вот стало и там работать невыносимо. Шел сентябрь 1942года.

На фронтах немцам приходилось все хуже. Естественно, это отражалось на нас. Стал процветать мордобой. Работать заставляли от темна, до темна. И я решил больше не ходить на работу, но и никуда не скрылся (какая наивность). Кончилось это тем, что как-то рано утром, еще было темно, пришел ко мне домой полицай, забрал меня в полицию, а оттуда без суда и следствия я был препровожден в тюрьму, где и просидел до 5 ноября 1942 года.

Это было не просто заключение, а сплошная пытка. Эти дни страшно вспоминать. Кормежка - I литр пшенного отвара (без пшена) в сутки. А работа очень тяжелая.

Работал в основном на ремонте дорог. Вручную кололи булыжники на щебенку и им устилали дорогу. Укатывали огромными катками весом в несколько тонн и тоже вручную. А питание все то же: I литр пшенного отвара. Надо отдать должное местным жителям, которые, рискуя жизнью, иногда подбрасывали свертки с картошкой (иногда вареной, иногда сырой). Ели мы и сырую картошку, потому что варить ее было негде, да нам и не разрешали жечь костры.

5 ноября 1942 года я был освобожден и дал подписку, что явлюсь по прежнему месту работы. Я явился на Кривецкий мост, но там уже никого не было. Фирма закончила свою работу и уехала, оставалось несколько вагонов и несколько немцев. Они охотно написали на моем направлении, что я им не нужен, и я, храня эту бумагу, как зеницу ока, ушел домой.

В 1942 году снег выпал 6 ноября и сразу установилась зима. Вот здесь мне пришлось туго. Днем - еще ладно - уйдешь из дома, затеряешься в толпе, и как будто легче. А вот ночь! Ночевать дома я боялся, немцы начали зверствовать, заявятся ночью в квартиру, заберут мужчин, а подчас и женщин, и куда они исчезают, неизвестно.

Отцу это не угрожало, он был слишком стар и слаб, но мне это не сулило ничего хорошего. Постоянным местом моего ночлега стали чердаки разных домов. Хотя назвать это ночлегом, нельзя, это просто были короткие ночи, ведь холода были, страшные и спать, естественно, не приходилось. Наступил новый 1943 год.

Немцам стало совсем не до нас. Они начали постепенно драпать. Мы же затаились и не стали появляться на улицах.

Курск освободили от немцев 5 февраля 1943 года, и меня 18-летнего парня, как и всех ребят, кто был в оккупации, призвали в ряды Советской Армии.

Нам выдали обмундирование: шинель, пилотку, гимнастерку х/б, шаровары х/б, портянки, ботинки, обмотки и противогаз и отправили в казарму.

После принятия присяги 15 марта выдали винтовку и зачислили красноармейцем в роту 4-го батальона в составе Центрального фронта, а потом нас перекинули на 1-й Украинский фронт.

5 мая 1943 года в бою я получил первое ранение в ногу, к счастью нетяжелое. Пробыв около месяца в госпитале, я вернулся на фронт и участвовал в боях на Курской дуге и в освобождении Донбасса, за что получил медаль « За отвагу», которая считается среди солдат одной из высших наград рядового состава.

Наш полк принимал участие в боях за освобождение Одессы, за что я, как и многие другие солдаты, получил благодарность от главнокомандующего маршала Советского Союза т. Сталина.

Более года пули и осколки меня не трогали, зато в августе 1944 года в бою я был тяжело ранен, получил сквозное осколочное ранение правого предплечья с повреждением локтевой кости и ранение в ногу, спину и в голову с контузией. В госпитале я пролежал более четырех месяцев.

В госпитале я подружился с медсестрой Таней, которая мне очень нравилась. Мы обменялись адресами, но после выписки друг друга потеряли. В жизни порой происходят удивительные вещи. В 1950 году, когда я был в Москве, в метро я встретил Таню. Она рассказала, что живет в Люберцах, не замужем, и приглашала нас в гости, ( я был со своей подругой, будущей женой Ниной ). Я пообещал приехать, но Нина категорически отказалась, сказав, что если я хочу, то могу ехать один. Я, конечно, отказался.

Из госпиталя я вышел в декабре 1944 года. Вернувшись в свою часть, меня направили в батальон связи радистом-телеграфистом, где я и прослужил до конца войны.

На войне было много разных ситуаций, когда казалось, что уже все – конец, но, видимо, кто-то меня хранил, и я оставался жив.

Помню, как я убил первого немца. Я осторожно выходил из-за угла дома с винтовкой наперевес, а он, крадучись, шел мне навстречу. Роль сыграли секунды: кто кого. Я выстрелил первым и он упал. Я понял, что убил его. К горлу подкатил комок, и началась рвота. В дальнейшем было много выстрелов, но таких « один на один « больше не было.

Сильное впечатление осталось в памяти еще от одного случая. Это было в Германии. Я увидел, как немка целилась из пистолета в нашего старшину. Я успел ему крикнуть и он, отпрыгнув, кинулся на нее и убил ее кулаком. Это было в январе 1945 года.

Наступивший 1945 год был годом победного шествия наших войск. Освободив нашу страну от немцев, перейдя границу, полк, в котором я воевал, принял участие в боях при прорыве немецкой обороны на Сандомирском плацдарме, участвовал в боях при освобождении городов Ченстохов и Радомск, при вторжении в немецкую Селезию, при выходе на реку Одер и овладение городами Милич, Нормштадт, Вицслау,Карльсмаркт, Тост и другие. Также полк принял участие в боях при взятии городов немецкой Селезии: Оппельн, Трахенберг и города Равич (Польша), при прорыве обороны немцев и при разгроме войск противника Юго-западней города Оппельн, при овладении городов Штреллен и Рыбник ( Селезия – Германия), при прорыве немецкой обороны и овладение городами Котрус, Лерен, Госсен Лукенвальд, Пана, Тревгин,Райсдорф, Тельтов и овладение южной частью Берлина.

8 мая 1945 года накануне Победы мы принимали участие в боях при овладении городом Дрезден.

А после 9 мая, когда уже был объявлен конец войны, мы освобождали Прагу, столицу Чехословакии, хотя по документам это было 9 мая. Много наших ребят полегло за освобождение Праги уже после объявления капитуляции немцев. Мы воевали еще несколько дней.

В мае 1945 года я был награжден медалями « За боевые заслуги «, « За освобождение Праги «, « За победу над Германией « и получил 10 благодарностей от Верховного главнокомандующего маршала Советского Союза товарища Сталина «За отличные боевые действия при овладении городами, освобождении городов, прорыве обороны немцев и при вторжении в немецкую Силезию». Все благодарности отмечены в приказах Главнокомандующего за 1945 год.

После окончания войны меня зачислили в штаб 34-го стрелкового гвардейского корпуса писарем. Имея 8 классов образования и приличный почерк, я почти полтора года исправно служил в штабе корпуса.

В это время меня разыскал мой брат Матвей, который тоже служил в Германии в городе Урфар в разведчасти в чине полковника. Он перевел меня к себе ординарцем, где я пробыл почти полгода. Матвей привез в Германию свою семью. Его жена Клавдия часто болела и я практически, был у них сиделкой. Эта «служба« меня не устраивала, и я возвратился в свою часть, где продолжал служить писарем до самой демобилизации до 21 февраля 1948 года

Закончилась моя 5-летняя служба в Советской армии, и я приехал к родителям в Курск.

Настроение у нас бывших фронтовиков было неважное. В Польше, Германии, Чехословакии и в Австрии мы видели, в каких условиях жили люди, даже в годы войны. И в какую разруху, нищету и голод попали мы. Только молодость и оптимизм помогали выжить, а как много я знаю ребят, которые сломались, спились и не смогли справиться с собой. К сожалению, в такую же « дыру « позднее попал и я, но это уже совсем другая история.

Расскажу о своих братьях и сестрах.

До войны Матвей работал на обувной фабрике начальником отдела кадров. В 1941 году он ушел на фронт и дослужился до звания полковника в разведчастях. Дошел до Берлина. Характер у него был жесткий и требовательный. После войны он служил в Одессе, а потом его перевели в Москву, где он преподавал в военной академии. У него двое детей Лена и Алексей.

По-другому сложилась судьба Григория. Здоровья он был слабенького, часто болел и даже в школу пошел позже обычного, вместе со своим младшим братом Петром. После школы Григорий закончил педучилище. В1940 году он был на финской войне, а в 1941 году его призвали на фронт сражаться с немцами. Провоевал он недолго, попал в плен. А после освобождения из плена его ждала тюрьма, где он пробыл до 1953 года. Только

смерть Сталина смогла его реабилитировать. У Григория есть дочь Лида, которая закончила Курский пединститут. Во время учебы она жила у нас.

Петр был шустрым, физически крепким мальчиком, способным на всякие проказы. Окончив техникум лесного хозяйства, он работал в Адлере на Кавказе. В1941 году ушел на фронт, где получил тяжелое челюстно-лицевое ранение. У него была разбита челюсть, и он перенес несколько операций. С трудом он мог жевать пищу и этот недуг остался у него до конца дней. После войны он работал лесничим (это инженерная должность, не путать с лесником) в Ивнянском леспромхозе Курской области, позднее она отошла к Белгородской области. Петр был женат, но детей у них не было.

Наша мама была счастливой женщиной. Когда в каждую семью вовремя войны приходили похоронки, мы все четверо сыновей, будучи на войне,вернулись домой живыми.

У моих сестер Марии и Ани мужей тоже забрали на фронт, но муж Марии Петр – погиб, а муж Ани – Саша пропал без вести. Никакие поиски не дали никаких результатов. У Марии остался сын Леонид, а у Ани детей не было. Леонид окончил Харьковский горный

техникум. Позднее он заболел и был инвалидом. Он не мог ходить.

Отпраздновав демобилизацию я задумался, чем же заниматься в мирное время, ведь мне было уже 23 года. На семейном совете решили, что надо продолжать образование. Отец дома держал корову (отец с матерью уже были пенсионеры), Аня и Мария работали, Леонид учился в школе.

Я стал готовиться к экзаменам для поступления в Курский электромеханический техникум.

Жили мы на улице Нижняя Луговая в собственном 2-х

этажном доме. Купил этот дом, вернее полдома, Матвей для моих родителей. Первый этаж

был полуподвальный и мы сдавали его квартирантам. На втором этаже, где мы жили, была комната 15 кв. м., кухня 10 кв. м. и летняя комната 12 кв. м.. Мы жили вшестером, тесно, но дружно

. В комнате могли разместиться только две кровати, шифоньер и стол со стульями. Зеркало висело между двумя маленькими окошками. В доме была печка, которую топили углем и дровами. Аня с Марией спали на одной кровати, а я на другой. Отец с матерью и

Леонидом спали на кухне.

С наступлением весны нам становилось вольготнее. Отец с Леней перебирались

в летнюю комнату, где тоже была печка, и летом там готовили обед. Дома всегда

было очень чисто, белье было белоснежным, на окнах висели вышитые зановески,

на подушках ажурные накидки.

Каждую весну Аня белила потолок, стены и печку, смывала всю зимнюю копоть.

Успешно сдав экзамены, (фронтовиков

принимали вне конкурса) я был принят

на 1 курс на отделение «обработка металлов резанием».

На занятия я ходил в гимнастерке и в шинеле. Приличной гражданской одежды у меня не было. Один красивый джемпер я надевал задом наперед, так как передняя часть джемпера была уже рваной, а под пиджаком этого не было видно. Позднее мне купили костюм. Моя девушка Нина сшила мне модные в то время шаровары. Потихоньку жизнь налаживалась.

Большим стрессом для меня была пропажа

пистолета, который я нелегально привез из Германии. Кроме Леонида взять его было некому. И мы все дома очень боялись за последствия. Когда мы Леонида приперли к стенке, он признался, что, действительно, взял, пистолет, но выбросил его в речку Тускарь. Так ли это, осталось загадкой, но никаких последствий не было.

Период учебы был прекрасной порой в моей жизни.

Секретарем комитета комсомольской организации техникума была учащаяся 3 курса Тимофеева Нина. Вот с ней то я и подружился. Все свободное время мы проводили вместе. Любимым местом прогулок был парк « Бородино». У нас была «наша аллея», « наша лавочка «. Однажды, когда мы были в парке, раздались крики о помощи, кричала женщина. Нина меня останавливала, но я настоял на своем решении, и мы пошли на крик. Время было часов одиннадцать вечера. Пришлось из кустов выволочь « влюбленного». К этому времени подоспели милиционеры ( они часто там дежурили ) И нас всех ( нас, как свидетелей ) повезли в милицию .Девица стала защищать своего «парня» , но протокол составили, а нас отпустили.

Учеба мне давалась легко, кроме теоретической механики и сопромата. У нас в группе никто этих предметов хорошо не знал. Освоить эту науку мне помогала Нина.

Я полностью погрузился в общественную работу, был членом комитета комсомольской организации техникума. Мы организовывали

вечера художественной самодеятельности, проводили лекции, устраивали танцы и с

удовольствием отбивали, модную в то время чечетку. С радостью ходили на

демонстрации на 1 Мая и на 7 ноября, выезжали в колхозы с выступлениями,

принимали участие в спортивных соревнованиях.

«За отличную учебу и активное участие в общественной жизни» я был

награжден « Почетной грамотой Курского обкома ВЛКСМ «, а за первое место

в розыгрыше летнего первенства КЭМТ по волейболу меня наградили

грамотой ДСО « Электрик».

Из Германии я привез фотоаппарат «Цейс» и очень

увлекся фотографированием. Летом во время каникул мы много времени проводили на

речке, купались, загорали. Одним словом,

жизнь кипела ключом. Со стороны девчат

я чувствовал к себе повышенный интерес,

как и ко многим бывшим фронтовикам,

учащимся в техникуме. Как говорили в

то время, мы были « первые парни на

деревне «.

В 1950 году Нина окончила техникум и

уехала по направлению в г. Фрязино. Но

наша дружба на этом не

закончилась. Мы каждую неделю писали друг другу письма не дожидаясь ответа.

На все праздники Нина приезжала в Курск, а на каникулы я ездил к ней во Фрязино. Мои родные очень серьезно относились к моим поездкам. Так перед одной из них отец

заколол поросенка, наделал

домашней колбасы, закоптил окорок,

и в дорогу меня снабдили этими

дарами. В один из таких приездов

мы и встретили в Москве мою

бывшую фронтовую подругу Таню.

Однажды, когда я приехал во Фрязино, Нины не оказалось дома, и мне сказали, что она ушла на каток с каким-то парнем. Тогда я понял, что, если мы не будем жить вместе, я ее потеряю.

Я поставил ультиматум : «Или ты приезжаешь в Курск и мы женимся, или я оставляю за собой право ухаживать за другими девушками, и чем это кончится, вопрос». Она приняла решение приехать в Курск.

7 ноября 1951 года мы во время демонстрации отделились от праздничной колонны и

пошли в ЗАГС на улице Ленина.

ЗАГС размещался в одноэтажном здании с грязным коридором и

облупленными стенами. В коридоре никого не было. Только мы с одним

свидетелем Прошкой –Прониным Володей, моим сокурсником. Мы были

счастливы, шутили, смеялись, встали в очередь друг за другом перед

дверью, на которой было написано, что здесь регистрируют новобрачных,

разведенных, новорожденных и умерших, что вызывало у нас еще

большее веселье, что мы первые, а не

вторые и четвертые.

Пришла сотрудница ЗАГСа в нарядном платье, видимо, по случаю праздника 7 ноября, а не нашего бракосочетания. Наш брак зарегистрировали.

Вечером была свадьба дома у Нины. Было человек 20 – 25.Мои и Нинины родственники, и мои близкие сокурсники. Через день Нина уехала во Фрязино оформлять увольнение, на что ушло почти два месяца. Надо было ехать в министерство, брать разрешение на увольнение. В те годы надо было отработать после учебы три года.

В декабре 1951 года моя жена приехала в Курск и мы какое-то время жили с ее

родителями в одной комнате (вторую комнату временно по указанию Обкома КПСС заселили одной семьей работника Обкома). Учитывая, что это был «медовый» месяц, нам было не совсем уютно, но другого выхода не было.

Когда я учился на 4 курсе, мне предложили вступить в ряды КПСС. Я колебался, так как знал, что в то время еще имело значение пребывание на оккупированной территории. Но меня убедили, ведь я воевал с немцами и прошел фронт до Победы.

В техникуме на заседании бюро меня приняли в кандидаты КПСС и осталось утвердить в райкоме партии. Но в райкоме меня не утвердили. Присутствующие там « старые коммунисты « усомнились в

том, за что меня 17 – летнего мальчишку выпустили немцы из тюрьмы. Я очень переживал, так как ничем не мог доказать, что я не был предателем.

Когда теща узнала об этом, то решила уточнить в райкоме причину отказа. Варвара Михайловна была секретарем партийной организации УМТП, где она работала, и поэтому имела связи с райкомом. Через несколько дней она мне сказала, что в протоколе записали «не подготовлен к вступлению в партию», или что-то в этом роде. А в устной форме сказали :» Что же ты нам раньше не сказала, что это твой зять, мы бы его приняли «.Вот никогда не думал, что в партию принимают по блату. Я дал себе слово никогда не вступать в эту партию. Однако, своего слова я не сдержал. Но это было позже, через 10 лет.

В 1952 году я успешно окончил техникум и поступил на работу на Курский завод

«Аккумулятор» инженером технологом в отдел главного технолога. Ездить на работу было далеко, 15 км от дома, и я купил мотоцикл «Урал». Но моей мечтой была машина, и эту мечту мы тоже осуществили. Правда, пришлось продать мотоцикл, новую чернобурку и отрез из бостона, купленный на пальто для Нины, а главное занять денег у братьев, причем солидную сумму, которую мы долго выплачивали из моей зарплаты, а жили на зарплату жены и тестя.

Через год мне предложили должность начальника сборочного цеха щелочных аккумуляторов, где я проработал шесть лет. Производство щелочных аккумуляторов было новым на заводе, и я принял цех в виде пустой площадки и был первым работником, зачисленным в штат цеха в качестве его начальника. В мои обязанности входило установка оборудования, подбор кадров, налаживание производства и

выпуск продукции. Я начал с нуля и за полтора года это было налаженное производство аккумуляторов с двухсменной работой, со штатом около пятисот человек. Я получил три авторских удостоверения на технические усовершенствования и «Почетную грамоту за достигнутые высокие производственные показатели в предмайском соцсоревновании «.

В те годы на завод пришло много молодых специалистов и они, как и я, возглавили цеха щелочного производства. С молодыми начальниками у нас установились тесные дружеские связи, чего нельзя было сказать о начальниках отделов - планового, ОТЗ и производственного отдела, в которых сидели заскорузлые чинуши, которых трудно было в чем-либо убедить. Зачастую фонд заработной платы не соответствовал реально затраченному труду. Количество планируемых деталей не соотносилось с выпуском продукции, не учитывались бракованные детали и т. д. И никакие доводы, никакие мои расчеты не принимались во внимание. Оставалось одно, решать эти вопросы через « дружеские попойки «, тем более, что спирта в цехе было много. Казалось, что здоровья хватит на четверых, а работать стало легче. Но это не устраивало мою семью.

В 1953 году у нас родилась дочь Татьяна, симпатичный упитанный крепыш, а в 1957

году – дочь Ирина, которая по ночам не давала нам спать, и мы по очереди

качали ее в коляске, носили на руках, пели ей колыбельные песни, особенно,

тесть Александр Николаевич.

Темп работы был сумасшедший, с работы я приходил поздно и не всегда

трезвым. Начались дома неприятности, днями жена со мной не разговаривала,

а потом начала настаивать на моем уходе с завода.

Чтобы сохранить семью, я уволился и перешел на работу на Курский

завод низковольтной аппаратуры

заместителем главного технолога, где работала моя жена. Мы планировали вместе ездить

на работу и с работы домой и таким образом наладить наши семейные отношения.

За работу я взялся горячо и даже получил « Почетную грамоту за участие в рационализаторской работе» и «Похвальный лист за содействие комсомольской организации в работе по налаживанию соцсоревнования за достойную встречу 44 годовщины Октября». Однажды, в сборочном цехе, где я работал, не хватало деталей, которые нам поставлял завод «Рубильник» (п. Коренево). Выполнение плана было под угрозой. Я согласился на своей машине привезти крепеж, который разместили в ящиках на багажнике. Была зима, дорога скользкая, и я не справился с управлением машиной. Мы залетели в кювет, разбили машину, но остались живы. С трудом на буксире доехали до Курска. Затраты на ремонт мне частично завод возместил.

На электроаппаратном заводе после долгих препирательств я вступил в ряды КПСС.

Надо сказать, что в эти годы было очень много хороших моментов в нашей жизни. Мы

с Ниной ездили в 1951 году в Одессу к Матвею. В это время у него гостил отец и мы втроем – я, папа и Нина, ходили в оперный театр, слушали оперу Евгений Онегин на украинском языке. Я у моей жены был переводчиком. В нашей семье все хорошо понимали украинский язык, т.к. на Кубани все говорят на «русско-украинском» языке. Когда мы вышли из театра, я спросил у отца, как ему понравилась опера. Он ответил: «Ох, и гарни же у генерала были сапоги!» Мы долго смеялись. Сапоги у отца всегда были его страстью. В Кисляковке у него были хромовые, лакированные сапоги, которыми он очень гордился и одевал только по праздникам

По туристическим путевкам мы ездили в Болгарию.

Почти каждый год во время отпусков мы вместе с детьми на

машине ездили на юг, объездили весь Крым и Кавказ. В один

из отпусков мы ездили к Григорию

в Старобельск, и вместе с ним поехали в Адлер. Он был в восторге.

Когда в Москве проходила первая американская выставка в Сокольниках, мы туда поехали. Было много народа, билеты купили с рук, но на выставку попали и были очень довольны. Впервые мы увидели авангардное искусство, картины и скульптуры, попробовали коку- колу, но она нам совсем не понравилась. Мы впервые увидели туфли на шпильке и многое другое, чего не было в нашей стране

Мы дружили с семьями Антимоновых, Вороновых, Чуйковых и Соковых и вместе

проводили время на отдыхе на реке Сейм или Тускарь. Вместе мы отмечали

праздники и дни рождения. Одним летом всей компанией провели свой отпуск

на реке Сейм. Погода была отличная, и этот отдых оставил неизгладимое

впечатление на всю жизнь. А поехали мы отмечать 13-летие Тани, назвали

нашу компанию СЧОВА-13 и остались отдыхать на целый месяц.

В отдельные дни нас было до двадцати человек.

Я очень люблю зимнюю рыбалку. Однажды в выходной день я поехал ловить рыбу, не рассчитав, что температуру обещали под 30 градусов. Поймав несколько окуней, мы решили вернуться домой, но завести машину мне не удалось. Мороз крепчал, мы замерзли и решили оставить машину на реке, а самим идти пешком. Так и сделали. Домой я возвратился поздно ночью, замерзший, но зато с тремя окуньками и без машины. Машину привез домой на второй день.

Очень часто по воскресеньям мы всей семьей вместе с тестем ходили к моим родным, где нас встречали очень радушно. Мы играли в домино, потом был вкусный обед, на что Аня была большая мастерица.

К моим старикам часто приезжали со своими семьями и Матвей, и Григорий, и Петр. Мы в эти дни также приходили. И начинались длинные разговоры, воспоминания, иногда споры о жизни, о политике. Кстати, у нас с Александром Николаевичем тоже были неоднократные споры дома на политические и общественные темы. Он считал, что у нас в стране все делается правильно, а все недостатки идут от местных начальников, с чем я был в корне не согласен. Я был против существующей системы. Нина настоятельно просила меня не разговаривать с ее отцом на эти темы. Я старался, хотя не всегда это получалось.

Когда вместе встречались мои братья Матвей и Григорий, они тоже до хрипоты спорили по разным вопросам. Например, Гриша был возмущен тем, что его посадили за то, что он был в плену, а Матвей считал, что это правильно, так как среди военнопленных

было много трусов и предателей.

На КЭАЗ я проработал 15 лет, сменил шесть должностей.

Видимо, 6 лет работы начальником цеха на заводе « Аккумулятор»

не прошли для меня даром. Я приобрел не только много знаний и

опыта, но и тягу к спиртному, от которой уже не мог избавиться. Не

только должности шли по нисходящей, но и семейные отношения

шли к разрыву, и к 1972 году они фактически прервались. В 1974 году

по настоянию жены, а жили мы в одной квартире, я

лечился в психоневралгическом диспансере, однако лечение положительных результатов не

принесло.

В ноябре 1975 года, после 24-х – летней совместной жизни мы разошлись однако, продолжали жить в одной квартире. Потом я сменил еще два места работы, долго ни на одной из них не продержался. С 1976 года я уже нигде не работал.

В 1977 году у Тани родилась дочь Катя – моя внучка, а в 1979 году – сын Макар – мой внук, но, практически я им помочь уже ничем не мог.

В 1977 году мне дали инвалидность 3 группы. Я уже не жил, а существовал, я превратился в живой труп и ничего не смог с этим поделать.

ПОСЛЕСЛОВИЕ:

Оспищев Е.Л. умер 4 мая 1981 года. На похоронах были все его друзья. Было сказано много теплых слов в его адрес.

Текст написан Оспищевой Н.А. на основе авторских записей Оспищева Е.Л. и личных воспоминаний в честь 60-летия Победы в Великой Отечественной войне 1941-1945гг.

Основу фотоархива составили фотографии, сделанные Оспищевым Е.Л. в различные годы его жизни.